Вокруг нас солдаты открывали ящики со свежей формой. Предыдущие комплекты, прослужившие два дня, буквально разваливались у них на спинах от гнили.
Один показал на пулевую дырку в двери:
— А куда эта пуля пошла?
Я выдвинул бортовую бронепанель и показал вмятинку в месте удара.
— Черт побери, вот это повезло.
— Пожалуй. Не попади она сюда, меня, наверное, убило бы, — ответил я.
Кто-то засунул голову в кабину:
— И вы правда используете все эти приборы, кнопки и все такое?
— Ага, только не все сразу. Мы на них смотрим в определенном порядке.
— А вот эта штука что делает?
— Это авиагоризонт. Он тебе показывает, где находится горизонт, если ты его не видишь. Скажем, в плохую погоду.
Солдат кивнул и сказал:
— Хотел бы я летать на таком.
— Чего? Дэниэлс, ты охуел? — отозвался его друг. — Мишенью решил подработать?
— Это лучше, чем быть «сапогом», дубина. Не измажешься.
— Да какая разница? Мы перемажемся грязью, но мы хоть можем в эту грязь залечь, когда стрелять начнут. Тебе что, высадок было мало, чтоб от страха обоссаться? На этой ебаной войне хуже всего подлетать к зоне, прикрытия-то нет. Если бы не все это говно, я бы каждый раз, как выскакиваю, землю целовал.
— Ага, но медсестры-то на базе по вам уж точно с ума сходят, да? — спросил Дэниэлс.
— На базе? — я начал было объяснять, что наша база — просто куча песка близ Фукат и я не видел ни одной женщины-европейки с тех самых пор, как здесь нахожусь. — Ну да, на базе хорошо. В смысле, мы такие же, как и вы. И да, медсестры выходят из-под контроля.
— Видал, мудила? Вот он, класс, если ты сразу не понял. В смысле, тут мозги нужны. Мы тут землю жрем и в кулак ебемся, а они спят на мягких постелях и засаживают всем подряд.
На его друга это впечатления не произвело:
— Пускай их засаживают. Ты глянь на эти дыры. И в крыше, и в дверях, и в стеклах. Это ж решето, блядь. Я останусь на земле и буду мучить мой бедный несчастный хуй, пока не поеду домой к мамочке.
— Аминь, блядь, — согласился кто-то.
Дэниэлсу я сказал:
— Если хочешь на вертолет, нам всегда нужны стрелки. Можешь вызваться добровольцем.
— Да, могу, наверное, — Дэниэлс, кажется, расстроился. — Но вообще у меня и так получается. Еще шесть месяцев, и домой.
— Ну, если передумаешь…
— Да, если передумаю.
К кабине подошел Рубенски:
— Только что друга нашел, мистер Мейсон.
— Он служит в этой части?
— Ага, это моя бывшая рота. Сейчас хочу, чтобы он перевелся в 229-й, бортстрелком.
— А он чего?
— Говорит, давай. Только представьте нас двоих на одном вертолете. Мы ВК просто распашем, реально распашем.
Один из стрелков должен быть борттехником, как Миллер, что я тут же и объяснил.
— А-а, неважно. Достаточно, чтоб мы были в одной роте. Мы с ним в Чикаго прошли огонь и воду. И планы на будущее у нас тоже есть. Знаете, сэр, нас тут столькому научили, что мы с другом, пожалуй, даже сможем выставить банк.
— Выставить банк? Вы хотите ограбить банк?
— Да, мелочевка, конечно. Может, мы возьмемся за что-то посерьезней, чем банк. Вот почему нам так важно быть вместе. Мы можем придумать правильный план. Он — мозг, а я — мускул.
Я бы в жизни не подумал, что Рубенски хочет посвятить себя преступной карьере. Скорее всего, это были просто мечты, которые помогали ему держаться. Я рассмеялся.
— Думаете, шучу?
Я опять засмеялся.
— Подождите, мистер Мейсон. Вот увидите. Рубенски и Макэлрой. Запомните эти имена, сэр. Лучшие из лучших.
— Буду читать газеты, Рубенски.
— Отлично. Вот и все, что мне нужно. Читайте газеты. Дайте нам шанс.
Рубенски обернулся и увидел, что «сапоги» организуются:
— Сейчас вернусь, — и помчался к группе солдат.
Переодевшись в свежую форму, «сапоги» возвращались к делу. На борт нам погрузили пустые продуктовые контейнеры плюс пару ребят с легкими ранениями. Когда солдаты уходили от вертолета, я увидел, как Рубенски обнимает одного из них на прощание. Он запрыгнул на борт как раз, когда я запустил двигатель.
ВК, которых выдавливали на юг, двигались к слиянию в долине Кимсон. В этой долине один поворот реки был такой крутой, что почти образовывал петлю. И в этой петле стояла большая деревня.
На «Стрельбище», в штабной палатке майор Уильямс показал на карту:
— Это зона «Птица». В ней и в джунглях к северу от нее закрепились северовьетнамцы и Вьетконг. Мы будем штурмовать непосредственно деревню. Заход идет над возвышенностью к югу от «Птицы» и предполагается, что здесь огня с земли не будет. В Птице обнаружены зенитные позиции, но до нашей высадки зона будет тщательно подготовлена. После того, как первая волна окажется на земле, часть наших машин вернется в зону подскока, чтобы взять подкрепления. Удачи. Пошли.
Пока мы шли к машине, Реслер сказал:
— Господи, мне иногда кажется, что я прямо на войне!
— А ты что думал? Что когда ты вернешься, война кончится?
— Надеялся. Боже, видел бы ты Бангкок. Совершенно потрясающие женщины, отличная еда, дикие пейзажи и, самое главное, не стреляют.
Мы подошли к вертолету и забросили шлемы с нагрудниками перед креслами. Гэри делал предполетный обход вертолета, а я забрался наверх, чтобы проверить винт и вал.
— Эти девочки такие хорошенькие и застенчивые. Ты натурально в шоке, когда обнаруживаешь, что они просто обожают ебаться.
— Хорош, — ответил я. С винтами было все в порядке, отслоений не обнаружено.
— Нет, правда. Они на меня практически вешались.