Цыплёнок и ястреб - Страница 130

130

Как-то раз после обеда, показывая курсанту вынужденную посадку, я обрезал мощность неподалеку от поляны, заросшей травой. Курсант отреагировал быстро, сбросил шаг, удержал скорость и развернул вертолет на поляну. У него все получалось прекрасно. Чего мы, однако, не знали, так это того, что одновременно с нами на ту же поляну заходила еще одна машина. Я успел заметить тень выше нас. Она снижалась быстрее. Когда полозья чужого вертолета приблизились к нашему винту, стало ясно, что выхода нет. Если я наклоню диск винта, лопасти врежутся ему в полозья. Мы уже снижались так быстро, что быстрее было некуда. В последнюю секунду другой вертолет заметил нас и резко отвернул. По моим прикидкам, разошлись мы примерно в дюйме. Но не опасности учебных полетов не давали мне спать.

— Каждое утро к черному ходу приезжает грузовик. Я знаю, что в нем, но все же иду к двери, — сказал я. — Всегда одно и то же. Водитель подгоняет грузовик к двери и говорит: «Сколько вам?». В грузовике дети. Мертвые дети. У меня всегда перехватывает горло. Они выглядят, как мертвые, но потом я вижу, как кто-то в куче моргнул, а потом и кто-то еще.

Я замолчал.

— А дальше? — док Райан стряхнул пепел на стол.

— Дальше я всегда говорю: «Две сотни фунтов, Джейк». Я смеюсь при этих словах. Джейк берет вилы, втыкает их в груду и начинает вываливать трупы на большие весы. Он говорит: «Почти десять фунтов сверху». Внутри меня что-то кричит, чтобы он остановился, что дети живы, но он все грузит и грузит. Каждый раз, когда он протыкает ребенка, тот корчится на вилах, а Джейк ничего не замечает.

— А дальше?

— Дальше все заканчивается.

— И что, по-вашему, это значит?

— Я думал, вы мне скажете.

— Мне больше интересно, что думаете вы.

— Я не знаю.

— Ладно, все равно наше время истекло. Подумайте об этом. Увидимся на следующей неделе, тогда же?

— Ага.

Доктор Райан, капитан Райан, проводил меня до двери:

— Транквилизаторы помогают?

— Сплю я с ними лучше, но летать не могу.

— Еще немного, — сказал он. Вы придете в норму.

Меня отстранили от полетов. Теперь каждую неделю мне приходилось ходить к доку Райану. Это был уже второй раз, когда меня отстраняли от полетов в Уолтерсе.

В первый раз я, вместе со своим лучшим курсантом, выполнял заход на посадку на нашем главном вертолетодроме. В конце учебных занятий вертолетодром кишмя кишел машинами. Обычно в этой ситуации инструктор брал управление на себя, особенно при заходе на стоянку, где потоки от чужих винтов делали зависание хитрым занятием. Приближаясь к нашей посадочной площадке, я почувствовал, как вертолет заваливается на хвост. Я отдал ручку управления от себя и тут же понял: заваливался не вертолет, а я сам. Я тут же нажал кнопку переговорного устройства:

— Отдаю.

Курсант схватил управление мгновенно, решив, что я устраиваю ему еще одну внезапную проверку. Он зашел на площадку, приземлился и заглушил двигатель. Пока он это делал, я ощущал головокружение. На разборе полетов я похвалил его посадку и оценил наш вылет на пять с плюсом. А потом отправился прямым ходом ко врачу. Он ничего не нашел, но отстранил меня от полетов на месяц.

Быть отстраненным среди летающих — это пытка. Я работал на вышке, вел личные дела, водил грузовики. Такими вещами обычно занимаются рядовые.

В этом месяце кошмары продолжались и внезапные пробуждения стали хуже. По ночам в своем собственном доме я чувствовал себя в одиночестве. После того, как Пэйшнс и Джек засыпали, я расхаживал по дому, читал, собирал авиамодели — делал все, что угодно, лишь бы захотеть спать. Обычно мне это удавалось к четырем-пяти утра.

Я рассудил, что если не буду летать, то все станет только хуже. Меня отстранили, и эта травма лишь усиливала проблему. На приеме у врача я сказал, что все замечательно. Я прекрасно себя чувствую. Сплю, как убитый. Когда я смогу летать? Он ответил, что если через неделю у меня все пойдет так же хорошо, то он допустит меня к полетам. И допустил.

Я вновь преподавал летное дело. Я показывал курсантам, как заходить на узкие площадки и выбираться обратно, как взлетать, если не можешь зависнуть, как держаться в строю. Я даже демонстрировал ночные авторотации. Лиз бы мной гордился.

В конце курса обучения курсанты, которых мы прогоняли сквозь огонь и воду, были настолько счастливы, что делали инструкторам всякие подарки. Традиционно, бутылку виски. Тогда я не пил, и они скапливались у меня дома, в баре.

Днем мне было хорошо, но ночью я попадал в ад. Я вернулся из Вьетнама больше года назад. Сны еще мучили меня и я вскакивал в постели из-за неведомых страхов. Однажды, бродя поздно ночью по дому, я решил выпить. Пропустив три рюмки, я лег в постель и заснул. На следующую ночь я поступил так же. Сработало, хотя мне и пришлось выпить немножко больше.

Еще через два курса головокружение вернулось. Мы практиковали навигацию с новым курсантом и тут я почувствовал, что вертолет заваливается на хвост.

Меня опять отстранили от полетов, и уже насовсем. Вот тогда я и начал ходить на прием к доку Райану.

Пока в летной школе пытались найти занятие для нелетающего пилота, я провел две недели, проходя психологические тесты. Для одного набора тестов мне пришлось побывать на консультации в Форт-Сэм-Хьюстоне.

Там на автостоянке я встретил Найвена, который как-то раз запутался в колючей проволоке над минным полем. Найвен был уже майором.

— Ну и как тебе твой Крест за летные заслуги? — спросил он.

— Какой Крест?

— Ну, за ту ночь, когда мы боеприпасы скидывали, помнишь? С первого раза у тебя не вышло, ты начал проседать и сделал еще один заход.

130